[Amoha]

Ванилью пахнут пустые слова,
а феньки выжженной травой.
если я однажды уйду навсегда,
крикни вслед самолету: “постой!”
тебе больно смотреть в глаза,
когда первый снег осенней зимы
греет белые пальцы чужая рука
и кого-то целуешь ты.
на вздох мне скажешь “не мешай”,
на выдох, вдруг, прижмешь к себе,
и робко вздрогнет в тишине
прошедший, сумасшедший май.
и стая птиц взмахнет крылом,
пугаясь шпилей антенных крыш.
и я покину твой панельный дом,
пока ты карамельно спишь. ©

Потанцуем, мадам? В сердце горечь вина.
Я сегодня для вас в строгом белом.
Пусть мой разум, как лёд, но надежда пьяна -
Рядом с вам так трудно быть смелым.
Пару па. Вы отлично танцуете, мэм.
Улыбнитесь хоть, утро уж скоро,
Но ваш взгляд остаётся бесстрастен и нем,
В нём, наверно, так много фарфора.
И пока меркнет шёлк вместе с живостью глаз -
Хоть я знаю : вся правда фальшива -
Обещайте, что встретимся в следующий раз.
Повезёт, будем вместе мы живы.
Вам мешают идти провода за спиной
В яркий мир за пластмассовой дверцей.
Вы прекрасны, мадам. Только мне вот порой
Рядом с вами так стыдно быть с сердцем.
 ~Энтони

Мы в детстве были много откровенней:
– Что у тебя на завтрак?
– Ничего.
– А у меня хлеб с маслом и вареньем.
Возьми немного хлеба моего...
Года прошли, и мы иными стали,
Теперь никто не спросит никого:
– Что у тебя на сердце?
Уж не тьма ли?
Возьми немного света моего...
(с) Алексей Решетов

В свежих ранах крупинки соли.
Ночью снятся колосья ржи.
Никогда не боялась боли -
Только лжи.
Индекс Вечности на конверте.
Две цыганки в лихой арбе.
Никому не желала смерти.
Лишь себе.
Выбиваясь из сил, дремала
В пальцах Господа. Слог дробя,
Я прошу у небес так мало...
Да, тебя.
Вера Полозкова

Ты с детства чесала за ушком Вселенскому Злу.
Тебе было по фигу – в царский дворец аль на плаху.
Но принц снизошел и оставил тебе поцелуй.
А ты его очень тактично отправила на хуй.
И, строя прискорбную мину всей царской родне,
Вином поливала любимые розы принцессы.
От «нежных» речей твоих все становились бледней:
«Ебёте мне мозг? Папа! Мама! Я против инцеста!»
Ты с радостным визгом купалась в осенней листве,
Болталась на ветках безмолвного старого кедра,
Жевала с богами амброзию – солнечный свет,
А ночью сбегала на зов переменного ветра.
И время, тобой опьяненное, плыло назад.
Святые спивались и падали в обморок черти.
А ты, наигравшись по полной, закрыла глаза…
Закрыла глаза и придумала жизнь после смерти.
 Julber

Каждый месяц я вижу, как свято место пустует в соседних яслях,
Потому что мой незачатый сын истекает кровью в двадцатых числах,
Упирается больно, бьётся, хочет родиться,
Кровью плачет, шепчет: мама, я бы мог тебе пригодиться,
Что за чёрт, почему ты не хочешь со мной водиться?
Я пою ему песенку про сестру и братца,
Как они никогда не плачут на аппельплаце.
Скручиваюсь эмбрионом, чтобы помешать ему драться,
К животу прижимаю грелку, чтобы ему согреться,
Говорю: отстань, не дури, обретайся, где обретался,
Радуйся, что ещё один месяц там отсиделся,
Ты бы кричал от ужаса, когда бы увидел, где очутился.
Он говорит: уж я бы сам разобрался.
Я читаю ему стишок про девочку из Герники,
Про её глаза, не видящие того, что делают руки.
Он говорит мне: ты думаешь, это страшней, чем гнить от твоей таблетки,
Распадаться на клетки, выпадать кровавой росой на твои прокладки,
Каждый месяц знать, что ты не любишь меня ни крошки,
Не хочешь мне дать ни распашонки, ни красной нитки,
Ни посмотреть мне в глаза, ни узнать про мои отметки?
Полюби меня, мама, дай мне выйти из клетки.
Я рассказываю ему сказку про мою маму,
Как она плакала сквозь наркоз, когда ей удалили матку,
Я говорю ему: ладно, твоя взяла, я подумаю, как нам быть дальше;
Я не люблю тебя, но я постараюсь стать лучше,
Чувствовать тоньше, бояться тебя меньше,
Только не уходи далеко, не оставляй меня, слышишь?
Он говорит: ладно, пора заканчивать, я уже почти что не существую,
Так – последние капли, черный сгусток сердца, красные нитки.
Мы, говорит, ещё побеседуем, мама, я ещё приду к тебе не родиться,
Истекать кровью, плакать, проситься, биться,
Клясться, что я бы смог тебе пригодиться,
Плакать, просить помочь мне освободиться.
Где-то в двадцатых числах приду к тебе повидаться.
Линор Горалик: "Мой незачатый сын"

Она до сих пор, как скряга, хранит всё то,
Что ей досталось в наследство от разных Джонни
Старые тапки, в прихожей оставленное пальто,
И зажигалку, которную кто-то из них театрально сжимал в ладони.
Пластинки, даже пустые бутылки и клетчатый носовой платок
Для ностальгии, которая точно однажды её догонит,
Встанет у изголовья и тихо взведёт курок.
У неё в голове пылятся советы от разных Джейн
Знакомых, подруг, анонимных читательниц её блога
- Не привыкай, не влюбляйся, не послушай – гони взашей
Тут даже слепому ясно – с ним будет всё время не слава Богу.
А она как словно птичка, не помнит плохих вещей
Курит на кухне с каким-нибудь новым, живёт себе понемногу
Всех этих Джонни словно магнитом тянет и тянет к ней.
Она снова одна, ей пора бы давно открывать музей
Из песен, забытых вещей, у Джонни заимствованных привычек
Иногда очень хочется плакать, но внутренний голос шипит – не смей
Она берёт с полки чужой Барклай, и молча прикуривает от спичек
Думает - с новым Джонни ей будет уютней и веселей
Даже если никто вокруг не найдет различий
Она просто пожмёт плечами, произнося коронное – ай, забей
Она вообще не любит болтать о личном.
Джонни сменяют друг-друга, выпив её до дна
Оставив на полке модную книгу и пару дисков
Она спокойна, в конце-концов мир не рухнул, и будет опять весна
Пусть даже последний ушел не прощаясь, действительно по-английски
Она зовёт всех Джонни, как птичка не помнит их имена.
Тоска её не догонит, она не готова к такому риску,
В конце концов она уже снова практически влюблена.
И скоро новые вещи добавятся к её списку.
Графиня Барбосса[L][/L]

@темы: (c)тихи